Вернувшись домой, она вошла в спальню и увидела: его ноги и чьи-то женские торчали из-под одеяла. Резким движением сдёрнула с них одеяло
Дина и Влад поженились сразу после школы. Тесть купил им трёхкомнатную квартиру — не только потому, что женился сын, но и потому, что невестка уже носила ребёнка, и была явно такого склада характера, что остановиться на одном вряд ли захочет. Любила ли Дина Влада — вопрос открытый. Отец Влада давно заметил в ней расчётливую натуру, но решил пока помалкивать: пусть сначала родит, потом видно будет.
С каждым днём запросы у Дины росли. Влад из-за этого всё чаще нервничал.
— Дин, зачем тебе сейчас дорогая шуба? После родов фигура изменится — будешь её где носить? Только в комиссионку сдавать за бесценок?
— Ты меня не любишь, раз так говоришь. Но я хочу эту шубу, к ней — сапоги на высоком каблуке и вечернее платье с глубоким вырезом.
— Устала уже от твоих прихотей. У тебя полно одежды. Не буду я опять у отца выпрашивать деньги — он и так нас обеспечивает. Обратись к своей маме, может, она вместо водки денег подкинет.
— Так вот ты как обо мне думаешь…
— Нет, просто правду говорю. Сам не понимаю, как я в тебя втюрился.
— А стыдно было со мной дружить, когда я ходила в чужих вещах? Когда моей матери их приносили?
— Дин, я тебя любил, и одежда никогда не имела значения. Всё это время я старался дарить тебе красивое. На семнадцатилетие подарил шубу — носи её.
— Да она мне теперь по животу не подходит. А зимой станет вообще мало.
— Потерпи до зимы — через пару месяцев уже родишь. Оденешь свободный пуховик. Прошу, будь разумной.
Такие споры между супругами не прекращались ни на день, пока не наступили сроки родов. Влад не уступил ни в чём.
После рождения дочери Насти Дина тут же заговорила о поездке в Египет.
— Ты серьёзно? Бросишь ребёнка дома? А грудное вскармливание? — удивился Влад.
— Я наконец избавилась от беременности и хочу жить! Поеду с подругой. С Катей договорилась. Она недавно родила, но малыш родился мёртвым, а в клинику попала случайно.
— Это ещё кто такая?
— Просто женщина. Во время кровотечения пыталась остановить машину, да никто не остановился. Доползла до нашей больницы сама. Осталась одна, без средств. Ей оказали помощь, и она согласилась быть няней для Насти — покормит, присмотрит. Уже помогает мне. Путёвки забронированы — еду.
— Надоела ты мне, Дина. Сделай как знаешь, — процедил Влад и вышел из палаты.
Он забирал дочь из роддома уже без жены. Вместе с ним приехала Катерина — всё было договорено заранее. А Дина улетела в Египет ещё раньше.
Кормилица Катя осталась одна в комнате коммуналки, где до этого жила её покойная мать. Она работала в городском музее, но после предложения Влада об обеспечении и хорошей зарплате уволилась. Настеньку она полюбила как родную — забота, ласка, терпение — всё это она отдавала ребёнку без остатка.
прошло четыре года.
Дина за это время жила гражданским браком с русским эмигрантом, который уехал за границу ещё в девяностых и сумел сколотить приличное состояние. Жизнь с ним была непростой: он был грубым, деспотичным, не собирался регистрировать отношения, хотя Дина выполняла все его требования. Ходила с ним по светским мероприятиям, но когда «сказка» закончилась, он просто отвернулся от неё.
Вспомнив Влада — того, кто когда-то её любил, — Дина решила вернуться. Ранним утром её самолёт приземлился в московском аэропорту. Забрав багаж, она на такси доехала до дома. Водитель помог ей донести чемоданы до двери — за отдельную плату.
Достав старые ключи, которые почему-то сохранились, Дина вошла. Неожиданность вышла неудачной. В спальне Влад не был один. Взгляд Дины упал на чужие женские ноги. Почти закричав от ярости, она сдернула одеяло и пронзительно воскликнула…
— Ах ты, тварь! — выкрикнула Дина, когда увидела, что в постели с Владом лежит Катя.
Влад рывком сел на кровати, глаза его расширились от ужаса, но на лице не было вины — только растерянность и усталость.
— Ты что здесь делаешь? — бросил он в ответ, прикрывая Катю одеялом.
— Это я должна спрашивать! — Дина швырнула в сторону чемодан, из которого что-то загремело. — Значит, вот как? Пока я, как дура, жизнь свою устраивала, ты тут развлекался с этой… с нянькой?!
Катя медленно села, подтягивая одеяло до подбородка, лицо её налилось краской. Глаза потуплены, губы дрожат, но она молчит.
— Дина, не устраивай сцен, — Влад встал, натянул джинсы. — Ты ушла. На четыре года. Бросила ребёнка. Бросила меня. Что ты хотела? Чтобы я ждал тебя, как собачонка у двери?
— Это моя семья! Мой дом! — голос Дины сорвался. — Я вернулась, и эта… — она указала на Катю, — убирается отсюда!
Влад выпрямился, скрестил руки на груди, холодно посмотрел на неё:
— Уже нет. Этот дом — не твой. Катя давно здесь хозяйка. И Настя называет её мамой.
— Что?! — Дина остолбенела. — Настя… моя дочь… называет эту женщину мамой?
— Да. Потому что мама — это не та, кто родила. А та, кто ночами сидела с ней, когда она болела. Кто учил её читать, кто водил в садик, кто был рядом, когда она впервые упала с велосипеда и поранила коленку.
— Ты не имеешь права! — заорала Дина, шагнула вперёд, но Влад отрезал жёстко:
— Нет, Дина. Это ты не имеешь права. Ты отказалась от нас сама. Ты выбрала свою жизнь, свои вечеринки, свои поездки. Мы тебе не были нужны. А теперь, когда у тебя ничего не осталось, ты вспомнила о нас?
— Я мать! У меня есть права!
Катя встала, укрылась халатом, тихо сказала:
— У тебя есть права. Но у Насти тоже есть право на счастье. И если ты сейчас её заберёшь, ты просто разрушишь её жизнь.
— Я не собираюсь ничего разрушать! Я просто хочу вернуть то, что принадлежит мне! — Дина металась по комнате, слёзы душили её, но в голове уже крутился план: через суд, через опеку, через адвокатов — но она вернёт ребёнка.
— Поговорим завтра, — устало сказал Влад. — Настя в садике. Сегодня без сцен.
— Я остаюсь! — бросила Дина. — Я имею право находиться в своём доме.
— Это уже не твой дом. Квартира давно оформлена на меня. У тебя нет ни ключей, ни регистрации, ни прописки. Только этот чемодан, и, похоже, больше ничего.
Её словно ударили. Но она не ушла. Осталась. Села в кресло, обняла себя руками, уставившись в пол.
Катя тем временем молча ушла на кухню. Через минуту послышались звуки льющейся воды и шорох кружек.
Влад стоял, не зная, что сказать. Столько лет обиды, столько ран, и теперь она вернулась, как будто ничего не было.
— Завтра в десять я заберу Настю из сада, — холодно сказала Дина. — Мне не нужны ваши согласия. Я — мать.
— Попробуй, — устало бросил Влад. — Но сначала подумай, как ты ей объяснишь, кто ты.
На следующее утро Дина стояла у ворот детского сада. Сердце колотилось, ладони потели. Через несколько минут воспитательница вывела детей. Дина сразу узнала Настю — тёмные вьющиеся волосы, упрямый подбородок — её черты. Улыбнулась, шагнула вперёд.
— Настенька! — позвала она, подходя. — Привет, солнышко!
Ребёнок остановился, нахмурился.
— Ты кто?
— Я… я твоя мама.
Настя заморгала, отошла на шаг назад, испуганно посмотрела на воспитательницу.
— Тётя Катя — моя мама. А ты кто?
— Я… я родила тебя, когда ты была маленькая. А потом уехала. Но я вернулась. Я теперь буду с тобой.
— Нет, — Настя замотала головой. — Мне мама говорила, что ты далеко и тебя нет.
— Это не правда, я здесь. Я заберу тебя домой.
— Домой? Куда? — в детских глазах стоял страх и непонимание.
Подошла воспитательница:
— Простите, вы кто?
— Я мать, — резко ответила Дина. — Я забираю ребёнка.
— Подождите, у нас в документах указано, что за ребёнка отвечает Катерина Сорокина. Вы в списках не значитесь.
— Это моя дочь! — Дина почти закричала.
В этот момент из-за угла показался Влад, он шёл быстрым шагом. Увидев их, ускорился.
— Дина, что ты творишь? — бросил он.
— Убирайся. Это моё дело. Я — её мать.
Влад встал между ними.
— У тебя нет права забирать ребёнка. Суд установит это.
Дина сжала зубы:
— Хорошо. Будет суд.
— Пожалуйста, — устало вздохнул Влад. — Но Настя — не вещь. Не о ней спорят, а о её жизни.
Суд тянулся почти полгода.
Дина наняла дорогого адвоката. Влад и Катя — скромного, но профессионального.
На всех заседаниях судья пыталась понять, что лучше для ребёнка. Были опрошены психологи, воспитатели, соседи. Все в один голос говорили, что Катя — настоящая мать для Насти. Влад — заботливый отец. О Дине же все отзывались как о матери, бросившей ребёнка и ушедшей в свободную жизнь.
Сама Настя на психологических тестах сказала, что мама у неё — Катя.
— А другая мама? — осторожно спрашивали специалисты.
— У меня нет другой мамы, — твёрдо отвечала девочка. — Есть тётя Дина, она меня родила. Но мама у меня — Катя.
Эти слова словно ножом резали Дину.
В какой-то момент она поняла: она проигрывает.
Но внутри бушевал протест. Не может же она вот так просто уйти. Это её ребёнок!
На последнем заседании судья зачитала решение: оставить ребёнка с Владом и Катей, разрешить Дине свидания в присутствии психолога и ограничить ночные визиты.
Влад облегчённо выдохнул. Катя сдерживала слёзы.
А Дина встала, холодно посмотрела на них и сказала:
— Я не сдамся. Я верну её.
— Время не вернёшь, — тихо ответила Катя. — Ты уже потеряла её.
Дина пыталась приходить на встречи. Но Настя оставалась чужой, настороженной, отстранённой. Девочка вежливо отвечала на вопросы, но не тянулась к ней. Каждая встреча была пыткой — для обеих.
Вскоре Дина перестала приходить.
Она попыталась начать новую жизнь. Поменяла работу, уехала в другой город. Но одиночество, пустота и горечь не отпускали её.
Прошло два года.
Однажды Дина вернулась в Москву. Просто так — что-то тянуло её. Она подошла к дому, где когда-то жила. Села на лавочку напротив подъезда.
Через некоторое время из дома вышли Влад и Катя. С ними шла Настя — подросшая, весёлая, болтая о чём-то с отцом. У неё был букетик ромашек в руке.
В какой-то момент Настя заметила Дину. Их взгляды встретились. Девочка на секунду замерла, потом улыбнулась и тихо помахала рукой.
Дина машинально махнула в ответ.
Настя побежала догонять родителей. Влад, заметив Дину, кивнул ей, не останавливаясь. Катя слегка улыбнулась.
Они ушли.
Дина осталась сидеть. Слёзы скатились по её щекам.
Она вдруг поняла: можно вернуть ребёнка юридически, но нельзя вернуть потерянное время и любовь, которую она сама однажды отвергла.
Она встала и медленно пошла прочь.
В этот раз — навсегда.
Прошли месяцы.
Дина уехала в Санкт-Петербург, сняла небольшую квартиру и начала работать в турфирме. В жизни её больше не было громких вечеринок, дорогих платьев и мужчин с деньгами. Всё это осталось в прошлом, казалось, в другой жизни. В Петербурге её никто не знал, никто не напоминал о былом.
Но забвение не наступало.
Каждый вечер, приходя домой, она включала телефон и пересматривала старые фотографии Насти — ещё младенцем, на первом дне рождения, в парке, где Влад катил её на качелях. На всех снимках Дина сама была рядом, но теперь казалось, что то была совсем другая женщина — легкомысленная, чужая, случайная.
Её мучила мысль: если бы она осталась тогда, если бы выбрала ребёнка — что было бы сейчас?
Иногда, поздними вечерами, Дина набирала номер Влада, но сбрасывала вызов до первого гудка. Иногда — просто слушала голосовые сообщения, которые записывала, но никогда не отправляла.
Она пыталась начать всё заново, но никто не мог заполнить пустоту.
Однажды, в начале осени, она всё-таки набралась смелости и отправила письмо Владу — короткое, без лишних слов.
«Я не буду больше вмешиваться. Не буду требовать. Я просто хотела сказать, что, несмотря ни на что, я люблю Настю. И если когда-нибудь она захочет увидеть меня — я буду рядом. Если не захочет — я всё пойму. Берегите её».
Ответа не было.
И, может, это было правильно.
Прошло ещё три года.
Жизнь шла своим чередом. Дина работала, с коллегами отношения были ровные, но ни с кем близко не сближалась. Мужчин почти не было в её жизни — мимолётные встречи не оставляли следа.
Однажды, вернувшись домой, она нашла в почтовом ящике конверт. Почерк был незнакомый, но аккуратный. Внутри — лист с детским рисунком.
На рисунке — девочка, мужчина и женщина. Все держатся за руки. И сбоку ещё одна фигура — женщина, стоящая в стороне.
Внизу подпись: «Это я, папа, мама и ты. Я знаю, что ты моя мама. Мне сказала Катя. Мне было грустно, что ты далеко. Если хочешь, приезжай на мой день рождения. Я буду рада».
Дина долго смотрела на рисунок. Слёзы катились по щекам.
С обратной стороны — аккуратно написано: адрес, дата, время.
Дина приехала к дому, сердце бешено стучало. Она не знала, как Настя её примет, не знала, сможет ли она вообще смотреть в глаза Владу и Кате.
На детской площадке были воздушные шарики, музыка, смех. Влад и Катя ставили на стол торт, собирали гостей.
Настя заметила Дину первой. Подбежала. В глазах — волнение и свет.
— Ты пришла?
— Да… если ты не против.
— Конечно, не против! — девочка обняла её крепко. — Папа сказал, что это будет правильно.
— А Катя?
— Она сказала, что сердце — большое, в нём хватает места для двух мам.
У Дины перехватило дыхание.
— Ты… не злишься на меня?
Настя нахмурилась.
— Немного злилась. Но папа говорил, что взрослые тоже ошибаются. Главное — не убегать больше.
— Я не убегу, — прошептала Дина, опускаясь на колени, обнимая дочь.
К ним подошли Влад и Катя. Влад смотрел серьёзно, но в его глазах не было вражды. Катя улыбалась — устало, но тепло.
— Осталась? — спросил Влад.
— Осталась, — кивнула Дина.
— Тогда садись. У нас семейный праздник.
И в этот момент Дина впервые почувствовала, что, возможно, ей дадут второй шанс.
Не заменить прошлое. Не вернуть потерянные годы.
Но просто — быть рядом. Сейчас. Здесь.
И, может быть, это было лучшее, что могло случиться.
Осень в Москве стояла тёплая, почти золотая. После праздника Дина долго не уходила. Сначала собиралась — думала, что это будет разовая встреча, что Настя улыбнётся, побежит обратно к своим, и на этом всё закончится. Но Настя крепко держала её за руку весь вечер.
Когда все разошлись, девочка подошла к Владу и Кате:
— Можно? Пусть мама Дина иногда приходит к нам?
Катя и Влад переглянулись.
— Можно, — спокойно сказала Катя. — Если ты этого хочешь.
Настя просияла, потянула Дину на кухню, начала показывать свои рисунки, поделки, рассказывала о школе, о подружках, о своей любимой учительнице. Дина слушала, жадно впитывала каждое слово, будто заполняла чёрную дыру, зиявшую в ней все эти годы.
В тот день она ушла поздно вечером, когда Настя уже засыпала.
— Приходи завтра, — сказала девочка, укрываясь одеялом. — Обещаешь?
— Обещаю, — Дина поцеловала её в лоб и, выйдя из комнаты, задержалась в прихожей.
— Спасибо, — еле слышно сказала она, обращаясь к Владу и Кате. — Я не заслужила этого.
— Не ради тебя, — спокойно ответил Влад. — Ради Насти. Но не ошибись снова. В этот раз она не переживёт.
— Я поняла.
Катя взяла пальто, подала ей:
— Ты всё ещё мама. Просто теперь нас двое. И я не собираюсь с тобой соревноваться. Но у нас с Настей своя связь, это тоже важно.
— Я не собираюсь вас разрушать. Я просто… я хочу быть.
Катя кивнула.
— Тогда будь.
В следующие месяцы Дина действительно была рядом. Она приходила на школьные утренники, забирала Настю с занятий, водила в музей, в зоопарк, учила кататься на коньках. Сначала девочка держалась немного настороженно, но постепенно привязалась. Она принимала обе семьи: и Влада с Катей, и Дину, у которой теперь появился собственный уютный уголок в маленькой съёмной квартире неподалёку.
Однажды Настя спросила:
— А почему ты тогда уехала?
Дина растерялась.
— Потому что я была глупая, — честно призналась. — Мне казалось, что счастье — это когда тебя все любят, все восхищаются тобой. А потом я поняла, что счастье — это когда ты кого-то любишь. Просто так, без условий.
Настя обняла её и шёпотом сказала:
— Я тебя люблю. И Катю тоже. И папу. У меня две мамы — это как два подарка. Но я не хочу, чтобы кто-то ушёл.
— Я не уйду, — пообещала Дина, сжимая её в объятиях.
И она сдержала слово.
емя шло. Настя росла. Влад и Катя, как и прежде, оставались главными людьми в её жизни, но Дина тоже заняла своё место — не на первом плане, но важное, необходимое.
Поначалу Влад держал дистанцию, но через пару лет понял: Дина изменилась. В ней не было прежней холодной расчётливости. Она работала, помогала Насте, не требовала, не спорила, не пыталась отвоевать первенство.
Однажды, спустя почти два года после того памятного дня рождения, Влад пригласил Дину посидеть вместе за ужином.
Они разговаривали спокойно, без напряжения. Настя счастливо болтала о школе, о планах на каникулы.
Когда девочка ушла спать, Влад сказал:
— Я никогда не думал, что смогу снова тебе доверять.
— Я никогда не думала, что смогу снова заслужить, — честно ответила Дина.
— Ты стала другой.
— Я стала собой, — грустно улыбнулась она. — Наверное, всегда была такой, просто слишком поздно поняла.
— Никогда не поздно, если человек готов меняться.
Они сидели в молчании, спокойно, без претензий, без обвинений. У каждого уже была своя жизнь, но теперь они научились сосуществовать — ради Насти, ради того, чтобы не повторять ошибок.
На выпускной Настя пригласила обе семьи. На фотографиях в школьном альбоме — и Катя, и Дина, и Влад — все улыбаются, стоят рядом, не прячась друг от друга.
Когда Настя поступила в университет, она как-то сказала друзьям:
— У меня две мамы. И мне повезло. Одна научила меня, как правильно любить, а другая — как важно прощать.
Жизнь расставила всё на свои места.
Дина больше никогда не пыталась забрать Настю себе. Она просто любила её. И любила не из чувства вины, не из страха что-то упустить, а потому что это было её самое настоящее, единственное и безусловное чувство.
А иногда, тихими вечерами, Настя звонила ей просто так:
— Мам, я соскучилась. Заеду попить чаю. Можно?
— Всегда можно, — улыбалась Дина и ставила чайник на плиту, зная, что теперь её место в жизни дочери никогда уже не будет пустым.
