Закрой глаза и считай до 100! приказал отчим Полине, оставляя ее в лесу. На счет 43 раздался выстрел

«Закрой глаза и считай до 100! — приказал отчим Полине, оставляя ее в лесу. На счёте 43 раздался выстрел»

Полина не боялась леса. С пяти лет она знала, как по мху определить, где север, как отличить лисий след от собачьего и где искать подберёзовики. Отец учил. Настоящий. Родной. Пока не умер.

После его смерти мама изменилась. Стала тенью — красивой, молчащей, с потухшими глазами. А потом появился он. Николай. Сильный, вежливый, с глазами, в которых Полина сразу почувствовала холод.

— Играем в прятки, как в детстве? — сказал он, останавливая машину на просеке.
— Здесь? — удивилась она. — Мама ждёт…
— Закрой глаза и считай до ста. Поехали.
Он смотрел строго. Полина послушно закрыла глаза.
— Один… два… три…

На счёте 43 раздался выстрел. Сердце сжалось, ноги ослабли. Но она не открыла глаза. Не закричала. Только стала считать быстрее, сквозь дрожь:
— Сорок четыре… сорок пять…

Когда дошла до ста, открыла глаза. Лес молчал. Ни Николая, ни машины. Ни крови. Только обрывки ветра и одинокая сорока где-то в ветвях.

Полина пошла на юг — туда, где мох сухой. Она шла часами, пока не вышла на дачную тропинку. Оттуда — к старушке у колодца. Потом к полицейским. Маму нашли через день — связанной в подвале загородного дома. Николая — в канаве, с ружьём у головы. Сам. Не вынес.

Год спустя, в школьном сочинении на тему «самый важный день в жизни», Полина написала:
«Это был день, когда я дошла до ста. И выбрала жить».

Прошло три года.

Полина уже не ребёнок. Пятнадцать — возраст, когда внутри всё путается: прошлое, боль, надежды. Она изменилась. Волосы отрезаны коротко — «чтобы дышать», как она говорила. В рюкзаке — блокнот, где каждый лист был исписан цифрами: 1 до 100. Снова и снова. Как будто это было заклинанием. Или якорем.

Мама лечилась долго. Психологи, таблетки, срывы. Но они держались друг за друга. Спали рядом первое время — как будто рядом бьющиеся сердца прогоняли тьму. Иногда Полина чувствовала, как мама дрожит во сне, шепчет: «Прости… Прости, что не увидела…»

А Полина молчала. Её прощение было в другом — в том, как она мыла посуду, приносила чай, обнимала. Молча.

В школе о ней говорили разное. «Та, которую отчим пытался убить». «Девочка из новостей». Полина не отвечала на сплетни. Она знала: никто, кроме неё, не слышал, как гулко стучит кровь в ушах, когда ты считаешь: сорок два, сорок три… и выстрел.

Но однажды, на перемене, к ней подошёл мальчик — новенький. Тихий, с книгой в руках.

— Привет. Я Тимофей.
— Привет.
— У тебя… блокнот странный. Можешь показать?

Полина сжала пальцы. Потом, почему-то, открыла. Страница — счёт до ста.
Он молча прочитал.
— Это как медитация?
— Это как жизнь, — сказала она, не ожидая, что скажет это вслух.
— Можешь научить?

Так началась их дружба. С простых шагов. С молчания. С цифр.

Через месяц Полина снова была в лесу — на экскурсии с классом. Сердце сжималось от запаха сосны и потрескивания веток. Она остановилась. Закрыла глаза.

— Один… два… — зашептала.
— Что ты делаешь? — спросил Тимофей.
— Проверяю. Могу ли я больше не бояться.
— Давай вместе. — Он взял её за руку. — Один… два… три…

На счёте 43 Полина выдохнула. Мир не рухнул. Птицы не смолкли. Только ветер ласково прошёлся по щекам.

Она открыла глаза. Жизнь шла дальше.

Прошло пятнадцать лет.

Полина шла по коридору центра «Голос», который сама и основала. Здесь помогали подросткам, пережившим насилие, брошенным, тем, кто знал, каково это — считать до ста, когда всё рушится. Она открыла дверь кабинета, где сидела девочка лет двенадцати, испуганная, замкнутая.

— Привет, меня зовут Полина. Можешь не говорить ничего. Просто послушай.
— Я… не могу ни с кем говорить. Они не поймут.
— А ты попробуй просто считать. Вместе со мной. Хочешь?
— Зачем?
— Потому что однажды, когда мне было почти столько же, сколько тебе, счёт до ста спас мне жизнь. Я покажу.

Полина протянула девочке блокнот. Тот самый. Потёртый, с мягкими страницами, на которых цифры были написаны разными чернилами, разными почерками. Под каждой сотней — маленькие заметки: «Сегодня не заплакала», «Мама снова улыбается», «Я умею петь», «Он взял меня за руку».

— Это всё твои? — спросила девочка, нежно перелистывая.
— И мои. И тех, кто был здесь до тебя.
— А можно… и я напишу?

Полина кивнула.
— Именно ради этого он и существует.

Вечером дома её ждала мама. Уже с сединой, но живая, спокойная. Они сидели за чаем, обсуждая день. А позже к ним заглянул Тимофей. Он никогда не уходил — остался рядом, как и обещал.

Полина вышла во двор. Небо было глубоким, тёплым, как будто само обнимало. Она закрыла глаза.
— Один… два… — тихо сказала.
А потом остановилась и улыбнулась.
— Хватит считать. Я уже здесь.

Прошло ещё несколько лет.

Полина сидела на сцене в зале, полном людей. В зале — подростки, взрослые, учителя, родители. Её пригласили выступить с речью на конференции о душевной стойкости. Камеры, свет — всё исчезло, когда она взяла в руки старый, почти распадающийся блокнот.

— Когда мне было десять, я считала до ста, стоя одна в лесу. На счёте сорок три прозвучал выстрел. Тогда я подумала, что это конец. А оказалось — это было начало. Начало длинного, сложного, но настоящего пути.
Она посмотрела в зал. Кто-то вытер глаза.

— Мне часто спрашивают: «Когда становится легче?»
Я не знаю. Но знаю, что можно выжить. Можно вырасти. Можно стать собой. Даже если начало твоей истории — это боль и страх.
Всё, что нужно — дойти. До ста. До утра. До человека, который протянет руку.
Вы можете стать этим человеком. Для себя. Или для кого-то рядом.

Она открыла блокнот на пустой странице.
— Сегодня здесь пусто. Но только пока. Уверена, кто-то из вас скоро напишет сюда что-то важное. Например: «Я смог(ла).»
И этого будет достаточно.

В зале стояла тишина, в которой рождалась надежда.

Вечером, вернувшись домой, она сняла туфли, скинула пальто и подошла к окну. В саду цвели яблони. Под ними бегал мальчик — её сын. Он подбежал к двери, распахнул её и крикнул:

— Мама! Поиграем в прятки?
Полина рассмеялась:
— Только если вместе будем считать!

Они спрятались за деревья, и голос Полины, мягкий, живой, раздался сквозь весенний воздух:
— Один… два… три…

А дальше — только смех. Жизнь продолжалась.