Муж поехал на море, а беременную Лику отправил в деревню к свекрови копать

 

Муж поехал на море, а беременную Лику отправил в деревню к свекрови копать

На пятом месяце беременности Лика не могла наклониться без боли в пояснице, но всё равно шла в огород. Мать её мужа — тётя Вера — с утра варила борщ и что-то бубнила себе под нос. А потом ставила тарелку перед Ликой и говорила:

— Выметаешься — поешь.

Лика выметалась. Через день ей снилось море — не потому, что она там когда-либо была, а потому, что туда поехал Игорь, её муж. Он прислал фото: солнце, шезлонг, красивая девушка в баре. Подписал: «Отдыхаю, как ты и говорила».

Она действительно когда-то говорила:
— Съезди, отдохни, тебе тяжело, ты устал…

Но тогда они ещё были вместе. Тогда он обнимал её за живот и придумывал имена. Тогда они только узнали, что будет девочка.

В деревне не было душа. Вода — из колонки. Туалет — за сараем. Игорь не звонил. Она звонила — он не брал. Отвечал смайликом через день.

Однажды у неё сильно закружилась голова на огороде. Она присела прямо в грязь. Вера вышла, посмотрела сверху:
— Беременные тоже не сахар, а сидеть некогда. Картошку же не сама себя выкапает.

И Лика молча вытерла руки о колени, встала и докопала. Ночью она написала сообщение подруге: «Я не понимаю, зачем я ему». Но не отправила. Просто стёрла.

На шестом месяце ей пришёл перевод на тысячу рублей и короткое сообщение:
«Тут отель подорожал, потерпи, Лика».

Она не плакала. Уже нет. Плакала раньше, когда думала, что можно вернуть, исправить, объяснить. Сейчас — только тишина и тяжесть.

В селе не было интернета, но на одном холме ловила одна палка. Она пошла туда вечером. Сердце билось — почему-то хотела услышать от него хоть что-то, хоть… голос.

На холме была скамейка. Она села. Живот чуть дёрнулся — дочка толкнулась.

Лика вдруг заплакала. Сильно, в голос. От всего. От усталости. От одиночества. От чужого дома и равнодушия. От того, что теперь только они — она и ребёнок — и никого больше.

Она обняла живот и сказала вслух:

— Ничего, моя девочка. Мы с тобой справимся. Я тебя не оставлю.

И в этот момент ей стало светло. Настояще. Без надежды, но с уверенностью. С того дня она каждый вечер поднималась на холм — не чтобы позвонить, а чтобы просто быть с собой и с дочкой.

Море оказалось мимолётным. А Лика — настоящей.

Через месяц она родила. Прямо в районной больнице, за тридцать километров от деревни. Привезли на скорой — схватки начались ночью, Вера вызвала фельдшера без слов, без лишнего взгляда.

Девочка родилась крепкой, с весом в три с половиной, с розовыми щёчками и упрямым взглядом новорождённой, как будто знала: мама у неё сильная, а папа… ну, папа пока где-то.

Имя Лика выбрала давно — Марта. Чтобы звучало, как будто из книги. Чтобы дочь не чувствовала себя деревенской девчонкой, которой мама копала, а папа — забыл.

Игорь не приехал. Написал:
«Поздравляю. Сложно всё сейчас. Надо подумать, как дальше».

Она ничего не ответила. Просто смотрела на дочку. И не знала, откуда берётся эта сила — не сломаться.

Когда её выписали, Вера встретила у ворот. Не обняла. Сказала сухо:
— Ну, с пополнением. Кровать подвинем, пусть с тобой спит.

И Лика жила. Стирала пелёнки вручную. Варила себе суп. Ночами пела Марте колыбельные — те, что пела ей мама, когда Лика была ещё маленькой.

Однажды Вера принесла старый детский костюмчик. Положила на стул и сказала:
— Это Игоря было. Твой теперь пусть носит.

Лика молча взяла. Впервые за всё время почувствовала: может, и здесь её понемногу принимают.

А потом, весной, пришло письмо. Обычное, на почте. От Игоря. Там было:

«Я не знаю, как быть. Я растерян. Море было ошибкой. Эта женщина — ошибка. Я не понимаю себя. Но я не забыл о вас. Можно я приеду?»

Она долго смотрела на лист. Марта в это время хмыкала на кровати, пытаясь схватить солнце в воздухе.

Лика не спешила с ответом. Внутри не было злости. Была просто ясность. Он — не враг. Просто человек, который сбежал. А она — не та, что будет умолять вернуться.

Она достала бумагу и написала:

«Марта растёт. Улыбается. Мы в порядке. Если приедешь — просто будь честным. Перед ней. Перед собой. Мне теперь важнее — не мужчина рядом. А мир в её глазах».

Она запечатала письмо и поняла: всё уже не будет, как раньше. Но это и к лучшему. Потому что она уже не та, что была до деревни. До боли. До холма.

Теперь она — мама. А это значит: сильная. Навсегда.

Игорь приехал в начале лета. Без цветов. Без чемодана. Просто в футболке и с растерянными глазами. Стоял у калитки, как школьник, забывший выучить урок.

Лика увидела его из окна. Марта спала рядом, маленькая, уставшая от дневного солнца. Лика вышла. Он смотрел на неё долго, будто ждал пощёчину.

Но она просто сказала:
— Тихо, Марта спит.

Они сидели на лавке у дома. Молчали. Потом он прошептал:
— Прости. Я не справился. Я испугался всего — ответственности, новой жизни, тебя, которая стала сильнее меня. Я тогда сбежал… А теперь хочу быть. Хочу попробовать.

Она смотрела в закат и думала, что раньше бы всё отдала за эти слова. А теперь — не уверена. Потому что научилась быть одной. Потому что больше не ждала спасения.

— Я не знаю, Игорь. Не знаю, верю ли тебе. Но приходи завтра. Помоги натаскать воды. Поиграй с Мартой. Будь, если можешь.

Он кивнул. Без пафоса, без обещаний. Просто кивнул.

На следующий день он пришёл. Потом ещё. Остался ночевать в старой комнате. Молчал много. С Марточкой был осторожен, неуверен. Но старался.

Лето тянулось долго. И вдруг — как будто всё стало на свои места. Не идеально. Не сказочно. Но честно.

Вера однажды сказала:
— Ну и характер у твоей… этой. Марты. Прям ты в ней. А может, и он чуть-чуть. Ну, хоть не плачет. Серьёзная.

А Лика только улыбнулась. Потому что Марта — и правда вся она.

К сентябрю они уехали в город. Не как семья, не как пара. А как трое, которые учатся быть вместе с чистого листа. Не давят. Не требуют. Просто идут рядом.

Иногда Лика всё ещё поднималась мысленно на тот холм. Где плакала, держась за живот, и шептала дочери: «Мы справимся».

Теперь она знала: они справились. Потому что были друг у друга.