Конвоир каждый день приводил новеньких зечек к старому авторитету. Но придя забирать Алину — побледнел.

Конвоир каждый день приводил новеньких зечек к старому авторитету. Но придя забирать Алину — побледнел.

Каждый день всё по расписанию. Конвоир Виктор Иванович — молчаливый, сухой, не задающий лишних вопросов — открывал решётку и отводил новеньких к «маме» тюрьмы. Старой, крепкой женщине по кличке Тамара. Она была уважаема, знала, как здесь выжить, и новичков сразу ставила на место — кому под крыло, кого остеречься, где подстелить, чтоб не упасть.

А потом пришла Алина.

Молодая. Тонкая. С глазами, будто в них недавно ещё плескалась весна. Дрожащими пальцами держала тюремный матрас и не понимала, как её жизнь могла так повернуться. Наркотики? Нет. Кража? Нет. Ошибка? Возможно. Но уже неважно.

Виктор Иванович взглянул на неё — и остолбенел.

Всё вокруг исчезло. Шум, запахи, охранники, камеры. Только она. Алина.

— Дочка?.. — выдохнул он почти беззвучно.

Она подняла глаза. Те самые, как у Лены, её матери. Губы дрогнули, но она ничего не сказала. Только смотрела. Молча. С упрёком, с болью, с надеждой — и без неё одновременно.

Он не знал, что она ищет. Его? Ответов? Защиту? Или просто способ дышать в этом новом мире, где стены холоднее людей?

— Пошли, — выдавил он, стараясь быть таким же, как всегда. Но голос предал. Надломился. Как его спина когда-то, когда он уходил от Алины и её матери. «Так лучше будет. Я не умею быть отцом,» — говорил он тогда. А теперь вот стоит — с ключами, погонами и грохотом в сердце.

Он отвёл её к Тамаре. Открыл решётку. Не взглянул в глаза.

— Новенькая, — бросил он, и голос сел. Он больше не мог говорить. Ушёл быстрее обычного. За углом — остановился. И впервые за много лет — заплакал. Беззвучно. Прижавшись лбом к бетонной стене.

А вечером, нарушив все правила, он открыл ей окошко в двери и прошептал:

— Я рядом. Если нужно — просто постучи.

А она… Алина… подошла медленно. Молча. Положила ладонь на стекло.

И вдруг — впервые за всю жизнь — ему захотелось остаться. Не на смене. Не на посту. А просто — рядом.

Прошли дни. Может, недели. Время внутри шло по-своему. Здесь не делили его на «день» и «ночь». Здесь делили на «до» и «после». Алина всё чаще сидела в углу общей камеры, будто в ней что-то сжималось, как скрученный клубок проводов, которые никак не распутать.

Тамара смотрела на неё, не лезла с вопросами. Она была женщиной, которой достаточно взгляда, чтобы всё понять. А потом, вечером, сказала:
— Ты из его крови, да?
Алина молча кивнула.
— Он нормальный. По-своему. Только жить не умеет. Людей берегёт, а себя — нет.

На следующей смене Виктор Иванович подложил в камеру пакетик — печенье и записку: «Ты не одна.»

Алина не заплакала. Не улыбнулась. Просто долго держала бумажку в ладонях. Как будто от неё вдруг стало теплее.

И вот однажды — бесконечный день, скучные шаги по коридору, проверка.
Алина стояла у решётки, когда он подошёл.
— У тебя скоро суд, — сказал он тихо.
— Я знаю.
— Есть шанс.
— А если не будет?
— Тогда… тогда я буду рядом. Пока можно.

Она впервые посмотрела ему в глаза по-настоящему.
— Почему ты ушёл от нас?

Он замер. Эти слова он прокручивал десятки лет в голове. И готовил на них ответы — умные, правильные, мужские. Но сейчас…

— Я испугался. Я думал, что плохой отец — хуже, чем никакой. А потом понял, что никакого — хуже всего.

Она медленно кивнула. Не прощая. Но, может быть, начиная слышать.

Суд был через две недели. Алина получила условный срок — вмешалась адвокатская контора, о которой кто-то «случайно» сообщил. Не она просила. Кто-то другой.

На выходе из тюрьмы её никто не ждал. Кроме одного человека.

Старый конвоир в тёплой куртке, с термосом в руках.
— Чай с мятой, — сказал он. — Как ты в детстве любила.

Она не взяла термос. Просто встала рядом.
— Пошли. Пока не передумала.

Они пошли вдоль бетонного забора. Не как отец и дочь. Пока ещё — просто как два человека, у которых есть шанс. Но он, может быть, единственный.

Эпилог

Прошло почти полгода.

Алина устроилась в маленькое кафе на окраине города. Мыла пол, вытирала столы, иногда помогала с выпечкой. Жила в съёмной комнате над пекарней. Хозяйка была доброй, но немногословной — как и сама Алина. Это устраивало обеих.

Каждое утро в 7:00 — первый посетитель. Седой, в военной куртке, молча садился за стол у окна. Заказывал чай с мятой и медом. Иногда — два стакана.

— Отец твой? — как-то спросила хозяйка.
Алина кивнула.
— Поздно пришёл. Но всё ещё успевает.

Однажды Виктор Иванович не пришёл. Ни в семь, ни в восемь. Она старалась не волноваться. Потом дождалась конца смены, надела куртку и вышла в мороз. У его подъезда — тишина. Она поднялась. Постучала.

Он открыл. Щёки небритые, глаза красные.
— Я просто приболел.
— Так надо же сказать, — почти накричала она, вцепившись в дверную ручку.

А потом… вдруг… обняла.
Впервые за всю жизнь.

— Ты же говорил — если нужно, просто постучи.

Он кивнул. И прошептал:
— Спасибо, что постучала.