Татьяну прямо из роддома увезли в психушку. Реакция матери оказалась неожиданной…

 

Татьяну прямо из роддома увезли в психушку. Реакция матери оказалась неожиданной…

В палате стояла тишина, которую нарушал лишь тикающий настенный часы. Татьяна смотрела в потолок, пока акушерка осторожно выносила новорождённого. Лицо девушки было бледным, глаза — пустыми. Она молчала с тех пор, как пришла в себя после родов.

— Скажите что-нибудь, Татьяна, — тихо просила врач. — Всё прошло хорошо. Ваш мальчик здоров.

Татьяна повернула голову, но не на врача — в сторону окна. И вдруг прошептала:

— Это не мой ребёнок.

Через час её уже укладывали в машину скорой помощи. Диагноз: острый послеродовой психоз. Родные были в шоке, а мать Татьяны — Валентина Павловна — сидела в коридоре роддома и пила чай из автомата. Она выглядела спокойной. Слишком спокойной.

— Вы… вы не будете забирать малыша? — медсестра не скрывала удивления.

— Заберу, конечно, — улыбнулась Валентина Павловна. — Всё идёт по плану.

— По какому плану?

— Да ни по какому, — отмахнулась женщина. — Главное, чтобы девочка не вспомнила.

— Девочка?

Валентина Павловна снова улыбнулась. Чай в её руках дрожал едва заметно.

— Сорок лет назад я родила Татьяну. И тоже сказала, что это не мой ребёнок. Но тогда мне никто не поверил.

 

Медсестра насторожилась, но промолчала. А Валентина Павловна продолжала, будто разговаривала сама с собой:

— Они тогда тоже увезли меня. В эту же самую больницу, на третий этаж. Таблетки, уколы, «бред», «галлюцинации». А потом отпустили. Сказали — «молодая мать устала». Только вот я помнила. Помнила, что та девочка… была не моя. Ни по глазам, ни по ощущениям.

Медсестра не знала, как реагировать. Просто кивнула и ушла по своим делам, а Валентина допила чай и встала, глядя в окно, где на мокром асфальте бликовали синие огни машины скорой помощи. Внутри сидела Татьяна, с застывшим взглядом, как будто уже знала, что её никто не станет слушать.

Психиатрическая клиника. Поздний вечер.

— Она повторяет одно и то же, — пожаловалась медсестра дежурному врачу. — Говорит, что ребёнок «чужой». Просит позвать мать. Только не свою, а… «настоящую».

Врач зашел в палату. Татьяна сидела на кровати, обняв колени. Когда он вошёл, она посмотрела прямо на него:

— Она знала, — сказала Татьяна тихо. — Мама знала, что такое уже было. И всё равно молчала. Почему?

— Кто? Ваша мать?

— Она тоже говорила, что я чужая, — прошептала Татьяна. — А теперь я знаю, что они делают с нашими детьми.

Врач сделал запись в карточке. «Паранойя. Навязчивые идеи. Возможный генетический след психоза».

— Вы говорите «они». Кто они?

Татьяна подняла на него глаза, и голос её стал твёрже:

— Те, кто подменяет детей. Они забирают настоящих, когда мать наиболее уязвима. И если ты почувствуешь подвох — тебя объявят сумасшедшей.

Врач помолчал, не отрывая от неё взгляда. Слишком уж внятно и хладнокровно она говорила.

— И кто же они?

— Сначала я думала, что это просто больница. Или секта. Но теперь понимаю — это что-то большее. Глубже. У меня есть доказательства. Я чувствую его. Он… не человек.

Врач хотел что-то сказать, но в этот момент в палату зашла медсестра. В руках у неё был мобильный телефон.

— Это вам, — сказала она врачу. — Звонили из роддома. С ребёнком что-то странное…

Он взял трубку. Через секунду его лицо побледнело.

— У ребёнка… нет пупочного шнура. Ни следа. Как будто он… никогда не был соединён с матерью.

Через неделю. Психиатрическая больница.

Татьяну перевели в изолятор — «на всякий случай». Но она больше не кричала, не просила никого доказать свою правоту. Она просто ждала.

Однажды ночью к ней пришла мать.

— Тихо, — сказала Валентина, прижимая палец к губам. — У нас мало времени.

— Ты знала, — без эмоций сказала Татьяна. — Почему ты молчала все эти годы?

— Потому что если бы я заговорила — меня бы не выпустили, — прошептала Валентина. — Я думала, если буду молчать, если вырастишь… тебя это не коснётся.

— Но оно коснулось, — Татьяна отвернулась к стене. — Его забрали, да?

— Нет, — Валентина положила ладонь на плечо дочери. — На этот раз они допустили ошибку. Я подменила ребёнка ещё до выписки. Внук у надёжных людей. Не здесь.

Татьяна резко обернулась:

— Что?

— Я знала, что они вернутся. Они всегда возвращаются. За каждым, кто «помнит». Но теперь у нас есть шанс. Врачи запутаны, улики стерты, но у меня остались записи. С тех времён. И теперь твои. Мы можем доказать, что это система.

— И что дальше?

Валентина улыбнулась, впервые по-настоящему.

— Мы вытащим тебя отсюда. А потом — сожжём всё к чёрту.

Позднее. Неназванное учреждение. Архивный подвал.

Двое в тёмной форме открыли металлический шкаф. Там лежали старые медицинские карты, пыльные ленты видеонаблюдения, и на одной из полок — коробка с меткой: «ОСОБЫЕ: 1984—2025».

— Эту тоже зачистить? — спросил один.

— Нет, — ответил второй, задумчиво глядя на имя на коробке. — Пусть думают, что выиграли.

Он бросил взгляд в камеру, которую никто, кроме них, не должен был видеть.

— Мы наблюдаем.

Конец.